«Дело Рябова» на «Серебряном дожде»

Фёкла Толстая: На прошлой неделе начались слушания в Пресненском суде Москвы по делу профессора Центральной музыкальной школы Анатолия Яковлевича Рябова. И вот у нас сейчас на связи Анна Сорокина, которая следила за этим делом довольно давно. Она журналистка.

Михаил Козырев: Журналистка и музыкант.

Фёкла Толстая: И мы просим Анну сейчас рассказать нам максимально беспристрастно просто этапы этого дела, сообщить факты, чтобы наши слушатели смогли понимать…

Михаил Козырев: Поняли, о чём идёт речь. Анна, вы с нами?

Анна Сорокина: Да, я с вами.

Михаил Козырев: Здравствуйте, это Фёкла и Миша. Добрый вечер, спасибо, что согласились с нами поговорить.

Фёкла Толстая: Добрый вечер!

Михаил Козырев: Расскажите, пожалуйста, в чём суть дела.

Анна Сорокина: Добрый вечер. Суть дела такова, что педагог проработал в музыкальной школе, в Центральной музыкальной школе, более 20 лет. Успешно. Никогда к нему не было никаких нареканий. Коллеги уважали, дети любили, родители всегда были благодарны. Но вот у него был конфликт с администрацией школы, давний. Который принял скрытую такую форму, латентную. И проявилось это в 2011 году, когда однажды присоединился конфликт с матерью одной ученицы. Эта ученица, Ира Корнийчук, пришла в его класс в середине учебного года, проучилась у него буквально десять месяцев.

Михаил Козырев: Сколько лет девочке было?

Анна Сорокина: На тот момент девочке было 12 лет. Двенадцать, тринадцать потом исполнилось. Эта девочка проучилась у него 10 месяцев, и впоследствии он от неё отказался. То есть он отказался официально совершенно: написал заявление о том, что он больше не хочет учить конкретную девочку.

Михаил Козырев: Почему?

Анна Сорокина: В силу конфликта с матерью. Не сложились отношения с мамой. Мама была, скажем так, не очень лёгкая для любого педагога, потому что очень относилась так, знаете, пристрастно, что забывала иногда о рамках приличия. Неуважительно относилась. Вмешивалась в учебный процесс, хотела каких-то постоянно привилегий для девочки. В репертуаре указывала, что играть, что не играть; в одежде — на концерт выходила в таком не очень концертном, приличном виде.

Ей делали замечания, а она говорила: «Не советуйте мне, я знаю, как надо». График занятий, как ей удобно было, хотела подстраивать. В общем, вмешательство было постоянное. И не всегда в хорошей такой, вежливой форме. То есть конфликт, знаете, вот он назревал просто. Копилось вот это недовольство. И наступил определённый момент, когда Рябов просто уже понял, что больше он не в состоянии это терпеть.

Он человек пожилой, не очень здоровый. И он так ей и сказал: «Вы знаете…» – так вежливо сказал причём: «Вы знаете, я больше не хочу учить Иру, потому что я человек старый, больной, у меня нет сил вот это всё терпеть». А причиной, собственно, самим толчком послужил очередной конкурс, где девочка взяла второе место, а мама хотела, чтобы она взяла первое место. И предъявила претензии, так, знаете, не очень вежливо. И даже спасибо не сказали, все цветы забрали, ушли без этого «спасибо». Он идёт по коридору школы, у него спрашивают: «А что же вы, Анатолий Яковлевич, даже без единого цветочка?» Вы знаете, вот так вот ситуацию представьте, да?

Вот накопилось у человека, и он решил отказаться. Написал заявление, отдал заведующему отделом фортепианным. Там заведующий отделом Валерий Пясецкий, профессор. Совершенно официально отказался. А далее получилось так, что мама, когда он уже отказался, она поняла, что, пожалуй она погорячилась, и надо было быть повежливей. И стала.

Михаил Козырев: Мама хотела, чтобы девочку он дальше вёл или недовольна была сама его уроками?

Анна Сорокина: Мама очень хотела, чтобы он её взял обратно. Она целую неделю его буквально преследовала. Она ему звонила, она ходила. Девочку присылала с подарками – этому есть свидетели, это было при посторонних, понимаете? Девочка пришла в класс к нему, принесла коньяк, конфеты. Обняла, поцеловала – это другие люди видели!

А через два дня вдруг у директора появляется заявление, что Рябов педофил. А проблема была в том, что девочка не могла попасть к какому-либо другому педагогу. К простому не хотелось, хотелось к профессору, а к профессору не смогла попасть. Потому что существует официальное правило – зачислять к профессуре консерваторской только старших учеников.

Фёкла Толстая: Понятно, хорошо. Скажите, пожалуйста, вот…

Михаил Козырев: В чём его упрекают?

Фёкла Толстая: Да… Его, значит, по этому заявлению, которое написала мама этой двенадцатилетней девочки он обвинён в педофилии. Что дальше?

Михаил Козырев: Нет, я хочу понять, в чём она его упрекает? То есть – в чём обвинение?

Фёкла Толстая: Она обвиняет его в том, что он приставал к её дочери?

Анна Сорокина: Она обвиняет его в том, что он приставал, совершал насильственные действия, развратные действия сексуального характера.

Фёкла Толстая: А почему она тогда хотела к нему попасть обратно? Почему она через девочку передавала коньяк, цветы и прочее?

Анна Сорокина: Вот это как раз тот самый вопрос, который должны были бы задать следователи. Но они этот вопрос не задали. На самом деле её даже показания относительно того, что она ему вменяет, менялись. Сначала, когда у Якупова появилось заявление, это была такая формулировка…

Михаил Козырев: Сейчас, одну секунду. Давайте последовательно. Что произошло после того, как появилось это заявление?

Анна Сорокина: Когда появилось заявление, директор вызвал Рябова, показал ему это заявление и рекомендовал уволиться. Потому что у Рябова в школе ещё дочь работает, внучка учится. Директор сказал: «Вы все будете политы грязью, и я вам рекомендую лучше тихо уйти, чтобы не подвергать свою дочь и внучку вот таким вот грязным разбирательствам.

Михаил Козырев: Что дальше?

Анна Сорокина: Рябов, он в то время был болен — у него давление часто поднимается; он разволновался, подумал немножко и сказал: «Пожалуй, я действительно уйду». Написал заявление об уходе.

Но буквально через несколько дней он, уже несколько успокоившись, решил, что, пожалуй, надо восстановиться. Потому что адвокат ему сказал, что это ерунда – он обратился к адвокату, советовался. Адвокат сказал: «Да это всё проще пареной репы – тут же нет никаких доказательств. Что такое голая бумажка? Не надо, идите восстанавливайтесь».

Он пришёл к директору, написал заявление о восстановлении, где написал: «Прошу считать недействительным моё заявление об уходе, потому что я его писал в болезненном состоянии под шантажом и давлением». И вот тогда прозвучала угроза: «Тогда мы подаём в прокуратуру».

После этого мама Корнийчук позвонила на «Горячую линию» Следственного комитета и подала заявление уже в Пресненскую межрайонную прокуратуру, в следственный отдел. Подала заявление о том, что Рябов совершал вот такие вот насильственные действия сексуального характера.

Михаил Козырев: Так.

Фёкла Толстая: Скажите, пожалуйста, вот сейчас давайте пропустим какую-то часть истории, потому что я знаю, что профессор Рябов был арестован, и за него вступились очень многие, сотни его учеников и коллег, руководители Московской консерватории и так далее. Под залог, который они собрали, он был выпущен. Вот сейчас остаётся ли дело таким же «плёвым», как сказал адвокат профессора Рябова в самом начале – «Что такое бумажка, она же пустая…». Или это дело обросло доказательствами, опасными для профессора?

Анна Сорокина: Что касается доказательной базы, то она полностью состоит только из слов. Эти слова, причём все в пересказе. Доказательств никаких не прибавилось. Кроме слов, зафиксированных устно или на бумаге, не добавилось нисколько. Ничего опасного, если бы так мы судили объективно, если бы это действительно рассматривали, здесь не прибавилось. Но проблема в том, что эти слова имеют в глазах следователей и сейчас в глазах суда, видимо, определённую юридическую силу. То есть это выглядит как? Девочка сказала маме, сказала следователям, а следователи определили обвинения. Ничего другого в этом деле нет абсолютно.

Фёкла Толстая: А какая может быть доказательная база? Вот как вообще, и, поскольку вы разбирались в этом деле, можно судить такие вещи? Ведь это же как-то… Не оставляет следов, правда?

Анна Сорокина: Да.

Фёкла Толстая: Ну? Вот как нашим слушателям и нам понимать, вот на чью сторону склоняются наши симпатии? Считать ли это заказным делом, которое сфабриковано в качестве мести одной мамаши против профессора, или это действительно преступление, которое сейчас за заслуги профессора Рябова пытаются прикрыть, а он достоин самого жёсткого наказания?

Михаил Козырев: Как доказать, короче?

Фёкла Толстая: Как нам понимать – что происходит?

Анна Сорокина: Нужно взвешивать в совокупности все доказательства. Вот, допустим, если брать слова мамы о том, что она услышала от дочки такие вещи. Ведь, понимаете, получилось, что мама, услышав – она не сразу пошла в прокуратуру.

Она говорит: «Я узнала в конце октября». Но подала почему-то заявление только в декабре, даже директору. Потому что был конкурс, она говорит. «Мы хотели потерпеть ещё, подождать, пока пройдёт конкурс». Скажите, что ей мешало, пока они терпели и ждали, если так можно выразиться, записать на диктофон хотя бы минутку «домогательств» или что-нибудь в этом роде?

Михаил Козырев: Скажите, пожалуйста… Можно, я вас перебью? А есть ли… Кто в данном случае может дать экспертную оценку – было ли преступление или не было? Как должно быть? Кто должен быть неким экспертом, который должен проанализировать ситуацию и дать какую-то оценку, действительно, были подобного рода домогательства со стороны профессора Рябова или не было? Кто?

Анна Сорокина: Адвокат Рябова выдвигал такой запрос, чтобы ему дали направление на стационарную комплексную экспертизу в Центр Сербского. Стационарную, понимаете? Где человека полностью бы обследовали и дали заключение – склонен он к педофилии и мог ли он вообще это совершить.

Михаил Козырев: Так.

Анна Сорокина: Суд, естественно, отказывает. Следователи отказали, и суд тоже. Вот это единственное, что могло бы дать настоящую, аргументированную с научной точки зрения оценку.

Фёкла Толстая: И то же самое по отношению к девочке можно было бы сделать, да?

Анна Сорокина: Да, то же самое просто необходимо и по отношению к девочке – склонна ли она ко лжи и вообще, пережила ли она какое-либо сексуальное, травмирующее обстоятельство. Насилие даже.

Фёкла Толстая: А такой экспертизы в деле нету?

Анна Сорокина: Нет, стационарно её не хотят делать совершенно. Они в дело включили экспертизу амбулаторную, которая проходит, знаете, за два часа: человека привели, поговорили – и вот вам экспертиза.

И в это экспертизе, кстати – в амбулаторной, чётко в выводах сказано, что она не даёт выводов о совершении преступления и рекомендует провести стационарную комплексную экспертизу.

Михаил Козырев: Понятно. Спасибо вам большое за такое внятное изложение дела.

Продолжение следует.